– Так какие же у вас условия, Алексей? – чекист хотел было что-то сказать, но я его опередил.
Поликарпов, конечно, умеет держать себя в руках, но сейчас он вряд ли собирался говорить что-либо доброе. Вон, аж венка на шее запульсировала.
– Для начала… – диссидент оскалился, вновь став похожим на лошадь. Надо бы мне, пожалуй, завязывать с такими ассоциациями, мешают нормально людей воспринимать. – Для начала я хочу для себя неприкосновенности.
– Не наглей, Котенок, – спокойно, но с явной сталью в голосе сказал Поликарпов. – Тебя и так особо не трогают, хотя с твоими выходками ты уже давно сидеть должен…
– Не сказал бы, что не трогают… – пожал плечами диссидент, нарочито покрутив головой, словно впервые рассматривает тесную комнатку для допросов.
– Думаю, что мы с Евсеем Анваровичем, – я выразительно посмотрел на чекиста, – подумаем, что тут можно сделать. Согласны, товарищ Поликарпов?
– В разумных пределах, – ответил тот. – Если будешь соблюдать правила, Алексей, то и трогать тебя особо не за что будет.
– Ну, хоть на этом спасибо, – ухмыльнулся Котенок. – Еще… если я один из председателей этого клуба, или как вы там хотите должность назвать, значит, я должен иметь право влиять на происходящее.
– Будете, – пообещал я. – Так же, как и я. Но только в тех случаях, когда это касается внутренней кухни клуба… Участники, их права, обязанности и так далее. Темы для обсуждения.
– А если не придем к общей точке, скажем так, соприкосновения? – Котенок подался вперед, словно хотел переползти к нам через стол.
– Будем выбирать компромиссное решение, – ответил я. – А если все же тупик… Тогда просто откажемся от своих изначальных вариантов – принципиально – и будем искать что-то новое. Третий путь, который, возможно, по-другому и не заметишь. Но самое главное… нужность и важность наших идей будут определять люди. Жители города и района.
– И как же это будет происходить? – диссидент недоверчиво прищурился, склонив голову набок.
– А вот детали, Алексей, уже после того, как вы примете решение, – кинув ему наживку, я дал возможность выбирать.
– Мне нужно подумать, – Котенок отвернулся к стене.
– Только побыстрее, Алексей, – все так же спокойно, но с еле заметной угрозой в голосе сказал Поликарпов. – Тебе и так условия, как в малиннике, предлагают.
Диссидент не ответил, все так же безучастно глядя на зеленую облупившуюся краску. Я кивнул Поликарпову, и мы молча вышли. Идею мы Котенку высказали, назвали свои условия, он – свои. А дальше плясать вокруг него мы не намерены. Уж я-то точно.
– По лезвию ходим, Евгений Семенович, – тихо сказал мне чекист, когда мы отошли от комнаты для допросов на приличное расстояние. – Вы правильно сказали, это идейный человек. И действовать он, если что, будет исходя из собственных взглядов. А на что он способен – вы видели.
– Пока я видел, что он разве что под грузовики бросается, – улыбнулся я. – Поверьте, если все сделать грамотно, он нам очень хорошо послужит.
– Рассчитываю на вас, – серьезно сказал Поликарпов, когда мы попрощались с Апшилавой и оказались на заснеженном утоптанном крыльце. – От вашего успеха и моя карьера зависит, Евгений Семенович.
Он выразительно посмотрел на меня.
– Понимаю, Евсей Анварович, – я ответил так же серьезно. – И очень ценю, что вы мне доверились. Я сделаю все возможное.
– Дискуссионный клуб нужно будет собрать где-нибудь на нейтральной территории, – Поликарпов жестом предложил мне немного прогуляться. – Курите?
Я отрицательно покачал головой. Занятия спортом в качалке Загораева и ставшие обязательными пробежки возымели эффект. Если раньше я чувствовал неприятные тянущие позывы при упоминании сигарет или запахе табачного дыма, то теперь это меня никак не трогало. Вот что значит здоровый образ жизни!
– Тогда я тоже пока повременю, – улыбнулся Поликарпов. – Так вот, есть у вас на примете какое-нибудь помещение?
– Сперва я думал, чтобы в редакции их собирать, – хрустеть свежевыпавшим снежком было весело и приятно, как в детстве. – Но потом подумал, что это моя территория, им там не расслабиться. А вот, к примеру, в районном ДК…
– Понимаю ход ваших мыслей, – кивнул чекист. – Директор Сеславинский – потомок «бывших». С ним всей этой братии будет комфортнее. И еще.
Поликарпов повернулся ко мне и встал. Я тоже остановился.
– Как мы и обсуждали, все эти сборища должны быть под контролем, – спустя томительную паузу вновь заговорил он. – Понятно, что их материалы, если до этого все же дойдет, будут отдельно вычитываться…
– Если дойдет? – переспросил я. – Но, позвольте, мы ведь уже обсуждали, что авторские колонки будут печататься, пусть и после тщательной проверки. У вас там, в комитете, опять передумали и решили перестраховаться?
– Не переживайте, Евгений Семенович, все по-прежнему в силе. Просто, зная этих людей, лично я сомневаюсь, что они примут правила игры. Будут требовать, спорить, друг с другом еще передерутся.
– Так для этого и правила существуют, – напомнил я. – Думающие люди, даже если у них радикальная точка зрения, будут действовать в рамках, чтобы добиться результата. Это в их же интересах. А интересы газеты и партии отстаивать буду уже я.
– Разумеется, – кивнул Поликарпов. – Тут мы, ясное дело, рассчитываем на вас. Да и вообще, с газетой проще. А вот сами беседы… Нашего человека в небольшом городе добавить сложно, поэтому дискуссионный клуб будет под постоянной прослушкой.
Я уплетал макароны по-флотски и жалел, что в Андроповске нет моих любимых острых кетчупов или перчиков халапеньо. Да их и в принципе во всем Союзе пока еще нет… Зато есть стол с накрахмаленной скатертью, любимая женщина напротив, пузатый кот, развалившийся на полу у чугунной батареи.
– Ты не думаешь, что вся эта затея может выйти боком? – спросила Аглая.
Перед тем, как сесть ужинать, я рассказал ей о жаркой дискуссии в райкоме, беседе с Котенком и обо всем, что я планировал из этого сделать.
– Думаю, – честно ответил я. – Это все в принципе рискованно. Однако закручивать гайки, как этого хотят, например, Кислицын с Жеребкиным, еще хуже. Ты же в больнице работаешь, куча народа мимо тебя проходит каждый день, наверняка же люди стали чаще неудобные вопросы задавать.
– Неудобные вопросы люди и при Сталине задавали, мне еще бабушка рассказывала, – кивнула девушка. – Но мы всегда чем-то недовольны, это нам всем свойственно по природе. Рыба ищет, где глубже…
– А человек – где рыба, – подхватил я, закончив фразу рыбацкой пословицей.
– Да ну тебя, – нахмурилась Аглая. – Я с ним серьезно, а он в бирюльки играет. А вдруг они под твоим чутким руководством переворот замыслят, а ты и знать не будешь со своим благородством? Отвечать-то в итоге тебе придется. Еще в организаторы запишут…
– Все же циники вы, товарищи медработники, – притворно вздохнул я. – Тут, может быть, судьбы страны решаются, а ты, дорогая, о моей заднице печешься.
– Ты знаешь, – прищурилась Аглая, и в воздухе повисла напряженная тишина. – Я действительно в этом плане циник, и твоя задница мне дороже, чем возможность высказаться для Котенка и бабушки Кандибобер.
– Я не могу по-другому, – твердо сказал я.
Встал, подошел к ней и крепко обнял.
Декабрь в этом году выдался невероятно снежным. Метель обрушивалась на Андроповск в ежедневном режиме, и с городских улиц практически не уходили лаповые снегопогрузчики, похожие на больших красных крабов.
Я смотрел в окно своего кабинета, завороженный безумным танцем снежинок, и потягивал терпкий обжигающий кофе. Понедельник был в самом разгаре, журналисты сдавали мне свои материалы, я вносил правки, отдавал на доработку и вновь перечитывал переделанное. Номер готовился серьезный, мне не хотелось допустить даже малейшей халатности. В итоге мы буквально зашивались, параллельно готовя не только «Андроповские известия», но и вечерку.
Старушка Метелина оказалась действительно классным профессионалом, и я не ошибся, когда начал подозревать, что ей просто не хватает творческого полета. Статью о продразверстке она подготовила безупречно, и правок с моей стороны был минимум. Не подкачала и Зоя, создавшая, на мой взгляд, аналитический шедевр с использованием всей имевшейся у нее информации по АЭС. Справки, ссылки на авторитетные источники, комментарии экспертов, эмоциональные диалоги с ликвидаторами… Причем девушка сама, без моей подсказки, вышла на людей из Андроповска, которые совсем недавно вернулись из чернобыльской зоны по причине ротации, и набрала фактуры от них. Еще и фотографиями разжилась.
Сложности вышли с Аркадием Былинкиным, которому досталась действительно непростая тема. Но тут я сам виноват – начал с названий улиц в честь революционеров, а в итоге задал ему сложнейшую аналитику на тему взаимного террора. В итоге, рассмотрев и обсудив три версии статьи, мы с ним все же решили остановиться на изначальной концепции. Пусть сперва несколько улиц рассмотрит, а уже в следующем номере используем его наработки по аналитике.
– Евгений Семенович, к вам товарищ Бродов, – задумавшись, я не сразу взял трубку.
– Пусть заходит, Валечка.
В дверь боком протиснулся Арсений Степанович. В своей неизменной рубахе и мощных подтяжках. Неуклюжий, полный, противоречивый, но очень умный мужик.
– Рассказывай, Арсений Степанович, с чем пожаловал? – улыбнулся я. – Чаю хочешь?
– Спасибо, Жень, – он махнул рукой и покачал головой.
Прошел к столу, грузно присел на скрипнувший стул. Только сейчас я заметил, что он прижимает к боку пачку бумажных листов.
– Я тут набросал кое-что, – начал Бродов. – Помнишь тот наш разговор о репрессиях?
– Арсений Степаныч… – я вздохнул. – Помню, конечно. Только давай все-таки после этого номера подробно обсудим? У тебя же есть сейчас основная статья? Ты с Пеньковым поговорил?
– Поговорил, – кивнул Бродов. – Уже все с ним согласовал, причешу немного и тебе на суд…
– Вот и давай, – я отзеркалил его кивок. – У нас тут, кстати, читательская обратная связь накопилась. Поможешь разобрать? Я Бульбаша тоже планировал позвать.
– Это по тем вырезкам? – оживился мой зам, отвлекаясь от своего вопроса.
– По ним, – подтвердил я и, нажав кнопку на коммутаторе, попросил секретаршу принести мне подборку, а заодно пригласить Бульбаша и Зою.
В нашей редакции, как и в сотнях других районок, был свой отдел писем, и работу со вкладышами, по идее, нужно было отдать им. Но мне хотелось лично почитать отклики на материалы, чтобы к планерке в среду уже иметь представление, в каком направлении вести подготовку номера. Понятно, что в основном он будет посвящен Новому году, так как выйдет аккурат тридцать первого декабря… Но забивать всю газету елочками и шариками, как это станут делать некоторые коллеги в будущем, я не собираюсь. Даже в праздник найдется место серьезным вещам.
Секретарша Валечка поставила на стол внушительную картонную коробку, заполненную вырезанными и исписанными бюллетенями на газетной бумаге. Я улыбнулся, достав сразу несколько. Когда я разрабатывал макет, то вспомнил, как в детстве мне было обидно вырезать из «Пионерской правды», «Феньки»[9] и «Черного кота»[10] всякие интересности – потому что на другой стороне порой тоже был хороший материал. Вот я и придумал, что бюллетень должен быть двусторонним, чтобы выкромсать его из газеты без лишних потерь.
– Ну что, коллеги? – я обвел интригующим взглядом своих заместителей и главреда вечерки. – Готовы заглянуть в глаза правде?
Мне показалось, что в этот момент жаднее всего смотрел на коробку с бюллетенями Бродов.